Декабрист
Должно
быть, помнят
старожилы
Тот
ветхий домик
в три окна?
Его
годами,
сторожила
Ночей
сибирских
тишина.
В
нем ласточки,
простые
птицы,
Свивали
гнезда в
честь весны,
И
поросли его
тесницы
Зеленым
мохом
старины.
На
деревянную
колонку,
Как
дед на посох,
опершись,
Весь
в кружевах
резных и
тонких
Стоял
он, глядя
хмуро ввысь.
И
мнилось мне:
давно
потухли
Огни.
И в дом вошла
тоска.
Потрескивают
в печке угли,
Сидит
старик у
камелька.
Сидит
всю ночь,
укрывшись
жесткой
Шинелью
серенькою,
он.
Еще
не выцвели
полоски —
Следы
от споротых
погон.
И
клонит
пепельную
проседь
Волос,
зачесанных
назад.
...Слезятся
и покоя
просят
Подслеповатые
глаза.
А
сердце...
Сердце не остыло!
В
нем память
прошлого
свежа.
Он
помнит: это
было, было,
И
пунш и пламя
мятежа.
Он
помнит...
Помнит все
подробно:
Тетради
пушкинских
стихов,
И
голос, шуму
вод подобный
У
милых с
детства
берегов,
И
строй солдат,
картечью
смятый,
Декабрьский
ветер над Невой,
Костры
на площади
Сената
И
шпаги треск
над головой,
...А
город —
словно
полуостров,
Зажатый
тесно между
скал,
И
видом и
убранством
пестрым
Он
всех
приезжих
изумлял.
Здесь
бойкие
кричат офени,
Зарницы
падают во
тьму,
Обозы
масла и
пельменей
Утрами
тянутся к
нему.
А
чуть
стемнеет — и
завоют
За
каждою
оградой псы.
И
страж,
укрывшись с
головою,
Не
спит в
полночные
часы.
И
кандалов
унылым
пеньем
Наполнен
утренник
сырой.
На
льду реки по
воскресеньям
Шумит-гудит
кулачный бой.
Круты
сердца.
Жестоки
нравы.
Глухой
сибирский
городок...
А
все ж старик
имеет право
Сказать,
что он — не
одинок.
Нет!
Удаль и
суровость
эта,
И
взглядов
дерзкие огни,
И
холод зим, и
скупость
лета
Ему
давным-давно
сродни.
Когда,
преодолев
одышку,
Идет
он, хворостью
томим,
Все,
даже встречные
мальчишки,
Снимают
шапки перед
ним.
Снимают,
тайных
чувств не
выдав,
Друг
другу тихо
говоря:
-
Гляди-ка, вон
идет Давыдов,
Тот
самый...
Знаешь? На
царя!