Кузичкин С.Н

МИР ИЗ ОКНА

***

Когда осенние сумерки, опустившись на город, прячут его, становится особенно тоскливо.

Он просит не зажигать света. Над узким разрезом едва освещённой улочки загораются три звезды созвездия Ориона, а чуть ниже и левее, над самыми крышами домов — яркий Сириус…

Далёкая мечта недалёкого детства всплывает воспоминанием.

…Прохладная сентябрьская ночь, многоэтажный дом на окраине. Одиннадцатилетний мальчик поднимается на крышу по пожарной лестнице. В одной руке он держит старую подзорную трубу. Ему страшно на высоте, он озяб, время за полночь, а завтра поутру — в школу, но он не думает об этом. Сегодня он увидит звёзды ближе. В целых двенадцать крат! За эту трубу он отдал самое дорогое, что у него было — породистого щенка, подарок на день рождения.

От волнующего воспоминания перехватывает дыхание. Как давно и как недавно это было… Лет двенадцать назад…

— Аня, давай поговорим о звёздах, — тихо просит он.

***

Друг мой Юрка! Я знаю его сто лет. Мы родились с ним в один год, свои первые шаги по земле сделали в нашем старом узеньком переулке, вместе пошли в школу, в один класс. Он во всём был первым: всегда что-нибудь придумывал, фантазии его были неукротимы, а решительность — не по-детски смелой.

Он прыгал с зонтиком со второго этажа, запросто ходил по карнизу, нырял с крутого берега, когда у всех остальных от одного взгляда вниз тряслись коленки, и, конечно же, только он мог всю ночь провести на крыше, разглядывая звёзды... Но иногда я не узнавал Юрку: бывали дни, когда он становился тихим, задумчивым, уходил один к реке и, сидя на берегу, рисовал облака.

А ещё он любил собак…

Везде его звали по-разному. У нас во дворе — Юрка-астроном, в школе учитель рисования — Пикассо, а мальчишки с соседней улицы просто — собачник…

***

…У соседнего вагона стоит маленькая девочка в коротком цветастом платьице. В руках она держит пушистого щенка и осторожно гладит его. Уже объявили отправление.

— Ну, будь мужчиной, — отец тихонько щёлкает Юрку по носу. — Не скучай, ты теперь в доме за старшего.

Юрка поднимает глаза.

— Папа, а ты привезёшь мне овчарку? — спрашивает он.

— Чтоб он променял её на телескоп, — вставляет мать.

Юрка опускает голову.

— Ладно, ладно, — Павел Васильевич теребит его за кудри. — Я же сказал: раз обещал — привезу тебе щенка немецкой овчарки.

Отец часто уезжает в командировки. Такая у него работа. А Мария Николаевна с Юркой всегда провожают его. Так было и в тот день…

***

…Если бы я знала, что так получится, — часто говорила потом Мария Николаевна, — я бы ни за что не взяла его тогда с собой…

Если бы…

Кто знает, что было б, если бы?..

***

Отец помахал им из тамбура и зашёл в вагон. Почти все пассажиры разошлись по своим местам, провожатые тоже стали расходиться, а те, кто не торопился, ждали гудка электровоза. Отправление объявили уже второй раз. Юрка и Мария Николаевна домой не торопились, решив дождаться отправления поезда.

— Мама! — вдруг вскрикнула девочка у соседнего вагона.

Щенок выскользнул из её рук, спрыгнул на перрон и нырнул под вагоны.

Девочка присев на корточки, стала звать:

— Мурзик, Мурзик…

И Юрка, наверное, не был бы тем самым Юркой-астрономом, Юркой-собачником, если бы не рванулся решительно с места и не бросился спасать щенка.

— Юра, Юра! — закричала Мария Николаевна. — Поезд же отправляется! Поезд…

Юрка нырнул под вагон.

— Мурзик, Мурзик… иди ко мне…

Щенок испуганно жался к рельсам. Юрка притянул его к себе, и в это время вагон дёрнулся… На перроне кричали, требовали остановить поезд.

Он отмерил расстояние между колесами: «Успею…»

Он почти выбрался на бетонную площадку, выпустил из рук собаку и… коротко вскрикнул, упал, потеряв сознание…

***

Помню, как мы организовали дежурство у его палаты, ходили в больницу по одному и всем классом, даже предлагали свою кровь. Его долго лечили, старались сделать всё, чтобы он жил.

Он выжил… Но, потеряв обе ступни, со сломанным позвоночником, лишился возможности двигаться.

А тогда, на перроне, все подумали, что Юрка умер. Врач долго не мог нащупать пульс, громко кричала Мария Николаевна, молча стояли вокруг люди, и седой машинист снял с головы фуражку…

Лишь маленькая собачка весело виляла хвостом и лизала мокрое от слёз лицо своей симпатичной хозяйки.

***

От его окна начинается узкий переулок, с двух сторон зажатый высокими домами. Он любит смотреть в окно. Здесь, в небольшом переулке, идёт своим чередом своя жизнь.

Почти каждый вечер под тусклый фонарь возле магазина приходит высокий парень с букетом жёлтых цветов. Он ждёт девчонку из соседнего дома. Иногда она выходит почти сразу, берёт его под руку, и они уходят. Но чаще он подолгу ходит взад-вперёд от фонаря до перекрёстка и обратно, бросает взгляд: то на часы, то на её окно и нервно курит.

«Сколько лет этому парню? — иногда задумывается он. — Наверное, столько же, сколько и мне… Может, мы были знакомы в детстве? Может, учились в одной школе…»

Каждый день в одно и то же время, если хорошо прислушаться, под окном слышен негромкий свист. Это слепой старик с тросточкой выходит на прогулку. Ровно час он ходит вдоль переулка, постукивает о стену дома или, остановившись на полпути, что-то чертит тросточкой на асфальте. Во время войны он был лётчиком, его сбили, он попал в плен, бежал на немецком самолёте. Ещё говорят, что он ослеп в воздушном бою, но дотянул до аэродрома и посадил самолёт…

Начертив ему одному видимые линии, старик идёт дальше, что-то насвистывая из довоенного репертуара.

«Для этого слепого старика мир не заключён в тридцати шагах узкого переулка. Он не зря прожил жизнь, он сделал многое. А что сделал я в свои двадцать четыре, ровно половину из которых провёл в постели?.. Ничего особенного… ничего…»

Около полудня в переулке появляется девочка в коротеньком цветастом платьице с белой собачкой на поводке.

— Аня, Аня! — зовёт он сестру, — Посмотри, та ли это девочка с собачкой?..

Но девочка, как видение, быстро проплывает мимо домов по переулку и исчезает за углом.

***

Когда несчастный случай приковал его к постели, он остался в списках нашего класса. Каждую неделю после занятий в школе и во время каникул мы обязательно приходили к нему, приносили домашнее задание, интересную книгу и рассказывали, что нового в школе и во дворе.

Бывало, заявлялись всем классом. Его мама Мария Николаевна, сестра Аня, а иногда, когда был дома, отец Павел Васильевич приветливо встречали нас, и мы часа на два, а то и больше «оккупировали» Юркину комнату. Рассаживались вокруг него, рассказывали, иногда перебивая друг друга, новости и разные истории, а Васька Рыжик — наш главный режиссёр и актёр — изображал сцены из школьной жизни: пародировал учителей и учеников. Лицо Юрки оживало: всегда бледное, оно розовело, в глазах блестел огонёк. Перед нами снова был весёлый, жизнерадостный Юрка, и мы смеялись ещё громче, ещё веселее и расходились по домам в приподнятом настроении.

Так было все шесть лет с того злополучного лета — до тех пор, пока мы не закончили школу. А потом…

А потом мы повзрослели. Многие разъехались по городам и весям огромной страны. И я с родителями тоже переехал в другой город.

***

— А что ни говори, хорошим было время нашего детства. Помнишь, как вы пришли ко мне после выпускного, с моим аттестатом, открыли окно, и мы вместе встречали зарю?..

— Помню, — говорю я.

Я сижу возле Юрки в его комнате. Я давно не был здесь, и потому все домашние перемены вызывают у меня интерес. Вот новый шкаф для книг, вот какие-то картины, вот тетрадки, исписанные стихами. А возле стола, на коврике, то виляя хвостом, то поднимая голову, словно прислушиваясь к разговору, подбегая то ко мне, то к Юрке, заставляет обратить на себя внимание пёс Верный — немецкая овчарка, подарок отца.

Юрка смотрит в окно.

— А ты знаешь, никто из ребят меня не забыл, все пишут… Многие, как и ты, окончили институты. А некоторые девчонки уже вышли замуж. А Васька Рыжик — ты представляешь? — всё-таки добил театральный.

— Поступил?!

— Да, с третьей попытки, после армии. Теперь учится в Москве. Я не удивлюсь, если скоро в кино сниматься начнёт… Молодец… — Юрка искренне радовался за нашего друга детства.

Я улыбнулся, вспоминая ребят из нашего класса и двора.

— Ты что? — спросил Юрка, бросив на меня удивлённый взгляд.

— Да так. Вспомнил, как вы с Рыжиком за Светкой Воробьёвой приударяли. Записки писали… В каком это классе было — в третьем или четвёртом?

Теперь улыбнулся Юрка, даже засмеялся негромко.

— Кстати, а где сейчас Света? — спросил я.

— Где-то в Средней Азии, на раскопках. Она ведь археолог.

Я встал, подошёл к пишущей машинке, написал «Юра» на заправленном чистом листке.

«Раньше машинки здесь не было…»

— Юра, а почему ты никогда не говорил, что пишешь стихи? — прямо спросил я.

Юрка приподнял голову.

— А ты-то откуда знаешь?

— Ну как откуда? Вот тетрадки исписанные, вот машинка… А потом, я же не только в газету статьи пишу, я ещё и читаю газеты.

Я достал из портфеля номер краевой молодёжной газеты и развернул его. В поэтической рубрике были напечатаны три Юркиных стихотворения.

— Из цикла «Окно», — прочёл я вслух.

Юрка несмело взял газету. Бросил взгляд на страницу, потом на меня.

— Всё правильно. Я, как всегда, узнаю последним. Понимаешь, Аня уговорила меня отправить стихи в редакцию. Недавно нам ответили, что их одобрили и подготовили к печати, но я не думал, что это будет так скоро. Вообще-то я пишу стихи для себя…

— И давно?

— Не очень — с тех пор, как созерцаю мир из окна…

— Юра, — я опять сел рядом, — а ты знаешь, я здесь ещё и потому, что сейчас у нас готовится к изданию очередной номер альманаха, там под рубрикой «Молодая поэзия края» печатаются стихи молодых поэтов. Так вот, редактор отправил меня поговорить с тобой. У тебя ведь наверняка есть и новые стихи.

— Есть. Ты думаешь, мои стихи могут подойти?

— Конечно. Я думаю, опубликуют весь твой цикл и кое-что из новых. Только, наверное, название надо дать циклу несколько шире.

— Например?

— Ну, например, как ты сам выразился: «Мир из окна».

Юрка смущённо посмотрел на меня:

— Давай подождём Аню, а потом решим, а?

— Ладно, — согласился я.

Он приподнялся.

— Поправь мне, пожалуйста, подушку…

Я подошёл к его изголовью, осторожно взял уголки подушки, Юрка попробовал приподнять голову, это ему удалось с большим трудом. Я подвинул подушку ближе к спинке кровати.

-- Спасибо, -- сказал Юрка, медленно опуская голову на подушку, -- А я ведь пытаюсь сейчас написать картину с таким названием «Мир из окна». Кроме Анны, никому не показывал ещё… Хочешь взглянуть?..

— Конечно.

— Она здесь, возле кровати… Никак не могу закончить. Знаешь, вроде бы всё уже, что хотел, нарисовал, но чего-то всё-таки не хватает. А в последнее время всё чаще немеют руки. Видно, болезнь берёт своё, как камень точит с годами эрозия дождём и ветром. Дотянуть до весны хотя бы… Закончить картину, новый цикл стихов вот задумал…

— Да ты что, Юрка! — подскочил я. — Да ты ещё встанешь. Вспомни про Илью Муромца: до тридцати трёх лежал, а потом встал и подвиги совершил… И ты встанешь. Сейчас, говорят, в Москве делают сложные операции. Не таких, как ты, больных поднимали… Мы ещё с тобой…

— Конечно, конечно… — быстро охладил мой порыв Юрка. — Я ещё не всем соседям телевизоры починил…

Потом он улыбнулся и подмигнул мне:

— А ты когда едешь?

— Сегодня… Ночным поездом… Командировка ведь у меня короткая. К тебе да обратно…

***

Ему вдруг показалось, что он вскрикнул. Открыв глаза, прислушался. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. Заломило поясницу. Из груди вырвался стон. Чуткий Верный, спавший у двери, зашевелился.

Он протянул руку к подоконнику, взял таблетку, проглотил, запив водой. «Только б не разбудить мать с Аней…»

Часы показывали половину седьмого. «Минут через пять станет легче…» Прикусил губу, чтоб не вскрикнуть вновь. На улице светало. Услышав лёгкое шуршание, глянул в окно. Тётя Юля, дворничиха, не спеша мела переулок, усыпанный первыми опавшими листьями. У подъезда высокий парень прощался с соседской девчонкой и что-то шептал ей на ухо. Над крышами домов горела яркая Венера…

«Скоро опять появится девочка с собачкой. Во что она будет одета сегодня? Наверное, в осеннее пальтишко. Ведь на улице уже прохладно… Ну вот, кажется, уже легче… Сейчас я буду работать. Я должен закончить эту картину…»

***

Телеграмму принесли вечером, когда я приехал домой из типографии с несколькими экземплярами только что вышедшего альманаха. Я знал, что ЭТО может произойти, даже был готов, но всё же не хотелось верить, что ЭТО — случилось… Уже случилось.

— Не может быть… Юрка… Не может быть… Ну как же так? Почему так? — говорил я не то вслух, не то про себя.

— Распишитесь вот здесь, — сказала девушка, принесшая телеграмму.

Но я не слышал её. Стоя в дверях, я держал в одной руке телеграмму, а в другой — альманах и повторял:

— Не может быть, не может быть, не может…

— Распишитесь, пожалуйста, вот здесь… — повторила тихо девушка, на её глазах появились слёзы.

— Ах, да, да…

Я быстро поставил подпись и, не закрыв входную дверь, стал быстро ходить по комнате.

«Юрка, друг… Да неужто он так и не увидит свои стихи в альманахе?.. Не может такого быть. Ну, не может и всё…»

Не знаю, сколько я ходил. Наверное, долго. Наконец мой взгляд остановился на телефоне. Я подскочил и рванул трубку, нервно набрал номер.

— Алло, алло! Соедините, пожалуйста, с Загорском… Да, по номеру… Пожалуйста… Если можно, побыстрее… Алло! Загорск? Это Загорск? Мария Николаевна? Мария Николаевна, это правда?.. Юра… Когда?! Сегодня?.. Утром?.. Да, да… Я буду… непременно… непременно…

Рука повисла в воздухе, сжав трубку, из которой долго шли длинные гудки… Гудки из моего детства, моей юности… Последние сигналы от моего друга Юрки…

***

Он так и не увидел свои стихи в альманахе. Как и не узнал, что стал лауреатом премии обкома комсомола за работу над картиной «Мир из окна».

Уже несколько лет в одном из залов городской картинной галереи, среди множества других, висит небольшая Юркина картина. На переднем плане оконная рама, а за стеклом — узкая улочка, возле дверей подъезда прощается влюблённая пара, старик с палкой стоит у фонаря, а в центре — девочка в коротеньком цветастом платьице, с собачкой на руках.

«Мир из окна», — подписано внизу, и рядом с фамилией и инициалами автора небольшая приписка из трёх слов: «Премия присуждена посмертно».

1979 г.

Тайшет